Аркадий Соларев. Хатынь… Как много в этом слове…
Людям старшего поколения не надо объяснять, что такое Хатынь, сожженная восемьдесят лет назад. Мы знаем о судьбе этой небольшой белорусской деревеньки со школьной парты. Всего в ходе карательной акции в Хатыни 22 марта 1943 г. было уничтожено 149 человек, из них - 75 детей младше 16 лет. Сама деревня была стёрта с лица земли. О преступлении в Хатыни стало известно сразу же - и из показаний выживших, и от партизан. Но сами каратели сумели затаиться.
Нам тогда объясняли, что карателями были гитлеровцы. Впрочем, так тогда считали все. Но в середине семидесятых годов прошлого века куйбышевский чекист майор Леонид Колмаков установил, что истинными палачами Хатыни были «братья-славяне» из украинского полицейского 118-го охранного батальона. Причем, двое из этих палачей благополучно жили в наших краях. Один в Куйбышеве, другой в Куйбышевской области.
Подполковник ФСБ Леонид Колмаков
В 1973 году белорусские чекисты попросили куйбышевских коллег помочь им установить участников расстрела карателями сельского старосты -подпольщика и его семьи. Они предположили, что опознать их сможет куйбышевец Степан Сахно. В годы Великой Отечественной он служил в том самом батальоне, полицейские которого и участвовали в расстреле. Сам Степан служил в подразделении, которое якобы занималось лишь охраной железных дорог, складов и т.п. Именно поэтому в то время, когда части Красной Армии освободили Белоруссию, он пришел к нашим, рассказал о своей службе якобы на подхвате у гитлеровцев и заявил, что готов кровью искупить свою вину. Особисты, очевидно, не шибко его проверяли и потому после допросов, которые не дали ничего предосудительного, направили в действующую армию. В ней Сахно дошел до Берлина, был ранен и даже получил орден и несколько боевых медалей.
А после армии демобилизованный сержант покинул родные края и обосновался в Куйбышеве. После месячной проверки первым отделом стал работать на 24 -м оборонном заводе, будущем заводе имени Фрунзе. Обзавелся семьей, был мастером цеха, активно занимался общественной деятельностью, стал внештатным инспектором ОБХСС и даже председателем заводского товарищеского суда.
В свое время отставной полковник ФСБ Сергей Хумарьян, бывший в начале семидесятых начальником контрразведки Куйбышевского управления КГБ, рассказывал мне, что сопровождать Сергея Сахно в Белоруссию и провести там все следственные действия и опознания он поручил майору Леониду Колмакову, который в ту пору занимал должность начальника розыскного отделения областной контрразведки.
- Не знаю почему, но, видимо, как-то интуитивно я почувствовал, что Сахно станет не только свидетелем карательных действий своих сослуживцев, - вспоминал тогда Сергей Георгиевич. – Потому и направил вместе с ним одного из лучших наших розыскников, рассказав ему о своих предположениях.
Так оно и случилось.
Сам Леонид Колмаков в середине второго десятилетия нынешнего века рассказывал, что хотя Сахно в качестве карателей так никого и не опознал из показанных ему сослуживцев по 118-му полицейскому охранному батальону, ссылаясь на прошедшие тридцать лет и плохую память, контрразведчик чувствовал, что тот многое скрывает. И потому он попросил Хумарьяна продлить ему командировку, чтобы попытаться добраться до истины.
А сам тем временем прощупывал Сахно со всех сторон в обычном с ним общении, тем более, что жили они в соседних гостиничных номерах и постоянно общались даже по вечерам. Как-то зашел разговор о куйбышевской футбольной команде «Крылья Советов». Выяснилось, что они оба, как бы сейчас сказали, фанаты этого клуба. И оба в молодости даже сами играли в футбол. Сахно тогда рассказал Колмакову, что в батальонной команде у него был номер «9», а прозвище «Махно», якобы по аналогии с фамилией.
- После такого рассказа Сахно для меня из свидетеля тут же превратился в подозреваемого, - вспоминал Леонид Георгиевич. – Я незадолго до этого разговора читал показания еще военной поры гитлеровского офицера из батальона «Дирлевангер», известного своими зверствами на оккупированных территориях СССР.
Тот вспоминал, что при проведении одной из карательных операций ему запомнился своей активностью молодой, высокого роста, с голубыми глазами полицейский украинского 118-го батальона. Фамилии его он не помнил, но отмечал, что тот играл под номером «9» в футбольной команде батальона. По другому делу мне попались показания на человека по кличке Махно, опять молодого, голубоглазого рослого украинца, который получил такую кличку далеко не за смирный нрав. После этого вместе с белорусскими коллегами мы стали «дожимать» Степана Сахно.
Потихоньку память у него как-то улучшилась, и он, что называется, постепенно «поплыл». Стал вспоминать названия и местонахождение деревень, которые сжигали гитлеровцы, а полицейские якобы лишь выгоняли людей из домов, а потом стояли в оцеплении. Поездки на указанные им места полностью подтверждали эти его показания.
А вот о трагической судьбе Хатыни, в то время уже известной всему миру, не проронил ни слова. Потом, правда, признался и в том, что некоторые его сослуживцы добровольно принимали участие в карательных акциях. Но мы обратили внимание, что он рассказывал только о тех, кто точно погиб во время войны. И сразу становился очень забывчивым тогда, когда речь заходила о тех, чья судьба была еще толком неизвестна. А порой даже агрессивным: «Я фронтовик, был ранен, имею боевые награды, вы мне не доверяете… Я буду жаловаться в ЦК КПСС…»
В то время в следственном изоляторе Гродно находились двое полицейских из 118-го батальона – Остап Кнап и Иван Лозинский. Они, хотя их карательные дела и были уже доказаны, на Сахно никаких показаний не дали. И во время одного из опросов я сказал коллеге, с которым мы его проводили: «Жаль, что Кнап и Лозинский умерли. Теперь их не достать». Сказал тихо, но достаточно, чтобы услышал Сахно. И это сработало! Во время очередного опроса Степан Сахно подробно рассказал о карательной деятельности бывших сослуживцев. Его показания дали прочитать Кнапу и Лозинскому. Они тут же стали очень разговорчивыми.
Прочитав их показания, Сахно и заговорил: «Я знал, что если буду молчать, меня не выдадут. Заговорю, выдадут меня. Я тридцать лет жил как человек в футляре. Примите явку с повинной…» На вопрос, а что за деревню они сожгли 22 марта 1943 года, Сахно ответил: «Это была Хатынь! Огонь, пламя, крики! Это забыть, залить водкой невозможно». И начал кричать, что никогда не забудет эти клубы дыма, этих людей, которые выскакивали из костра, объятые пламенем, эти страшные стенания горящих, запах горящей человеческой плоти. А потом добавил: « Что там Хатынь...Они у нас чуть ли не каждый день были».
Тут же Степан Сахно был взят под стражу.
На следующих допросах он показал, что Хатынь - это месть за убийство партизанами Ганса Вёльке, чемпиона Олимпиады-1936 в толкании ядра и личного друга фюрера. Вёльке ехал на аэродром в Минск, его сопровождали два грузовика сотрудников 118-го батальона. По пути им встретились женщины, которые рубили лес. Полицейские остановились спросить, не видели ли женщины партизан. Те ответили, что не видели. Не проехав и 300 метров, колонна попала под обстрел, Вёльке погиб.
Охранный батальон вернулся туда, где 23 женщины по-прежнему рубили лес. Всех их расстреляли. А потом каратели запросили подмогу, к ним присоединился батальон «Дирлевангер», точнее, его украинская рота. Они вместе стали прочёсывать лес, искать партизан. И вышли на деревню Хатынь, где и расправились с местными жителями. Главную роль в этом чудовищном преступлении сыграл именно 118-й полицейский батальон, созданный в 1942 году из добровольцев - жителей западных областей Украины и военнопленных.
- Вот так, еще в 1973 году и выяснилось, что жителей белорусской Хатыни расстреляли и сожгли живьем не гитлеровские каратели, а в основном, братья-славяне, - рассказывал полковник Хумарьян. – Но эта информация сразу же была засекречена в результате договоренности первого секретаря Компартии Украины Владимира Щербицкого и его белорусского коллеги Петра Машерова.
Полковник ФСБ Сергей Хумарьян
Но шила в мешке не утаишь… Эта «секретная» информация, к примеру, мне стала известна еще в 1976–м году от отца моего однополчанина генерал-лейтенанта Александра Васильевича Дебалюка, бывшего в ту пору членом Военного совета и начальником политуправления Белорусского военного округа и депутатом Верхового Совета Белоруссии. Рассказывая об этом, бывший фронтовик, прошедший от Сталинграда до Берлина, едва сдерживал гнев: «На счету карателей этого именно украинского 118-го батальона чуть ли не половина всех сожженных белорусских деревень. Об этом нельзя молчать ни в коем случае. Такое замалчивание истории может дорого нам обойтись».
А в 1974 году, по словам Сергея Хумарьяна, белорусские чекисты прибыли в Куйбышев, чтобы арестовать еще одного карателя из 118-го батальона – Василия Мелешко, с послевоенных лет работавшего агрономом в одном из колхозов нашей области. Лейтенант Мелешко, выпускник Киевского военного училища, добровольно сдался в плен в самом начале войны, освобожден из лагеря гитлеровцами и поступил к ним на службу.
А в 1942 году был назначен замкомандира роты в только что созданном батальоне. После освобождения Белоруссии ему удалось обмануть СМЕРШ во время фильтрации, и он благополучно осел в Куйбышевской области. Но следствие установило, что именно он был и руководителем, и исполнителем многих карательных акций в Белоруссии и, особенно, при сжигании Хатыни. Да он и сам раскололся почти сразу, так как против него уже было много свидетельских показаний. Трибунал Белорусского военного округа в 1975 году приговорил его к расстрелу. А Степан Сахно, с чьих показаний и началась украинская история Хатыни, с учетом сотрудничества со следствием получил 25 лет лагерей.
Сейчас, когда стало известно о тех злодеяниях, которые совершают украинские нацисты по отношению к нашим военнопленным и не только, я понимаю насколько прав был генерал Александр Дебалюк, который без малого полвека назад сказал: «Такое замалчивание истории может дорого нам обойтись…»
