Аркадий Соларев: БЕЛОРУС – СЫН ДЗУКОВ.
- ...Послушай-ка, Юозас. Соседи-то наши из Алитуса со станции двух ребятишек привезли. У немцев на сало выменяли. Там целый эшелон с детьми стоит. Их из России, в Германию везут. Съезди, завтра, может, отдадут, проклятые, какого-нибудь мальчонку. Вырастим вместо своего. Хоть одну душу от погибели спасем, - так говорила мужу литовка Изабеле Бурявичене в самый канун католического Рождества 1942-го года.
- Я и сам уже думал об этом, - отвечал Юозас. - Только ведь так просто не отдадут, а менять-то нам, мать, не на что. Сама знаешь, в избе шаром покати.
- А гуся забыл? - Изабеле сбегала в сени и принесла ощипанную жирную тушку. - Сейчас я его зажарю. А завтра и поезжай. В праздник –то, может, добрее будут.
- Ты же сама откармливала на праздник, - неуверенно возразил Бурявичюс.
- Какой в это время праздник? Горе повсюду. А Рождество мы и без гуся встретим, впервой что-ли.
И чуть ли не вся рождествеиская ночь ушла у Бурявичюсов на разговоры о будущем сыне. Детей у них не было, а оба очень хотели, чтобы в избе раздавался детский смех. Утром Юозас запряг выпрошенную у соседа хилую кобылу, положил в мешок жареного гуся и отправился в Алитус. Чуть поодаль от вокзала на запасных путях стоял эшелон из товарных вагонов. Из-за запертых дверей то и дело доносился детский плач. Бурявичюс объяснил охраннику, методично вышагивавшему вдоль вагонов, что ему нужен пастух на лето и попросил отдать какого-нибудь паренька. Тот сначала было погнал Юозаса, но, завидев гуся, довольно осклабился и отодвинул дверь товарного вагона:
- Выбирай, все равно подохнет.
Юозас подошел к вагону. И много лет спустя он с содроганием вспоминал увиденное. У дверей стояла старуха, больше похожая на скелет, чем на человека. За ее юбку цеплялся мальчонка лет трех. Увидев Юозаса, старуха протянула ему малыша:
- Спаси внука, добрый человек. Помру я скоро. А ему жить надо.
Юозас только успел протянуть руки, как мальчуган уцепился ему за шею.
- Как зовут-то парня?
Ответить старуха не успела. Немец задвинул тяжелую дверь:
- Проваливай, проваливай, покуда цел.
В ответ на все расспросы малыш только повторял несколько имен. Среди них чаще других звучало «Воля». Бурявичюсы решили, что это имя мальчика и назвали его Валентином. А фамилию дали, как они считали, самую русскую, Иванов. Не один месяц понадобился, чтобы поставить Валюкаса, так прозвали его дома, на ноги. Малыш был истощен настолько, что в первый день не смог поднять котенка, решившего с ним поиграть. Всю свою нерастраченную родительскую любовь Бурявичюсы отдали мальчику.
Война кончилась. Подошло время идти в школу. И тогда Изабеле завела разговор, на который раньше не решалась:
- Юозас, давай усыновим Валюкаса. Дадим ему нашу фамилию. А то как не родной.
- Родство, мать, не фамилией определяется. А усыновлять я бы не стал. Война кончилась. Может быть, родители уже сейчас его ищут. Родным, он нам, конечно, всегда будет, ну а вдруг настоящая мать отыщется? Давай оставим все как есть.
На том и порешили. А когда Валентин подрос, Юозас ему всю его историю рассказал. Погрустнел парень, прижался плотнее к отцовскому плечу:
- Я буду искать настоящую мать. Но если и найду, вас не брошу. Вы же для меня тоже родные…
После семилетки Валентин работал в колхозе. Потом пошел учиться в Каунасскую автошколу ДОСААФ, служил в армии. После службы вернулся в родной колхоз. Потом работал комбайнером и на автокране в колхозе «Кирсна», по праву считался одним из лучших механизаторов. Еще до армии начал искать родных. Поиск продолжил и после службы. Писал и в Красный Крест, и на радио Агнии Барто (вела она там тогда поисковую передачу), снимался в фильме Рижской киностудии «Ищу человека», где рассказывал о своей судьбе. И за все это время пришло только одно письмо. Но и то оказалось ошибкой...
И вот однажды в Кирсну для подготовки передачи о социалистическом соревновании колхозов «Кирсна» Лаздийского района Литвы и «Искра» Гродненского района Белоруссии приехали белорусские тележурналисты. Председатель «Кирсны» А. Стаквилявичюс рассказал руководителю их группы Алексею Дудину историю Валентина. Тот сразу же включил его в список участников передачи. И перед тем, как рассказать о работе, Валентин поведал перед телекамерой о своей судьбе, обратился к будущим телезрителям с просьбой помочь в поиске. В начале декабря 1985 –го передача вышла в эфир. После нее Валентин долго жил ожиданием: вдруг кто-нибудь отзовется. Но прошла зима, наступила весна, и никаких известий...
Многие в белорусском селе Лешня завидовали, глядя на семью Авраама и Антонины Мишура. Оба статные, ладные, в любой работе первые. Весной 41-го решил Авраам, бывший тогда колхозным плотником, новую избу ставить, старая тесна стала для четверых ребятишек, старший из которых, Володя, уже в школу ходил. А шестилетняя Ольга, нянчилась с младшими братишками - Кольчей и Гришуткой, пока мать в поле была. Но только собрался Авраам сруб рубить, как грянула война.
Недолго его собирала Антонина на фронт. Мнoro ли надо солдату? Смена штопаного бельишка, ложка, кружка, кисет с табаком. Да в уголок вещмешка Антонина сунула узелок с домашней стряпней. Расцеловал Авраам детишек, обнял жену:
- Береги детей, Анюта. Трудно тебе будет с четверыми без меня. Но ты уж держись...
Запылила колхозная полуторка и увезла Мишуру вместе с другими односельчанами на долгих четыре года.
Вскоре в Лешне оккупанты объявились. Но властью они только назывались. И дня не проходило, чтобы в Лешне не слышали новостей о партизанах. Полесье не покорилось врагу. Но чем активнее действовали партизаны, тем больше лютовали гитлеровцы. Повсюду жгли деревни и села, жители которых поддерживали партизан. И решили тогда лешневцы перебраться в лес, поближе к народным мстителям, под их защиту. Но то ли кто выдал, то ли по другой причине именно в летний день 1942-го, намеченный для отъезда, нагрянули в село оккупанты. Антонина с утра отправилась в соседнюю деревню, кой чего одолжить у подруги перед уходом в лес. Старший сын Володя пошел за коровой. А младшие - Кольча и Гришутка остались на попечении Ольги, да старой бабки Марии, матери отца.
Услышав треск мотоциклов и завидев гитлеровцев, Ольга бросилась искать малышей. Но те, как на грех, играли где-то в высокой траве, и девочка их не заметила. Тогда она бросилась бежать к лесу. Трижды ей вслед гремели выстрелы, но, видать, цель была уж очень мала: не попали. Вернувшись в село, Антонина не нашла ни дома, ни детей. Только поздно вечером, на пепелище тайком пришла Ольга, а вскоре появился и Володя, вместе с коровой схоронившийся от фашистов в густом кустарнике. Понемногу стали подходить и другие уцелевшие от облавы лешневцы. Тогда и узнала Антонина, что ее ребятишек вместе с бабкой и другими односельчанами гитлеровцы кинули на подводу и куда-то увезли. Долго искала Антонина следы пропавших сыновей и свекрови, но тщетно.
Кончилась война. Вернулся домой Авраам Мишура, да только закопченную печку нашел на месте избы. Всего лишь два дома чудом уцелели в когда-то большом, на двести дворов, селе. Семью нашел в землянке.
- Ты прости, отец, не уберегла я ребятишек, и мать твою не уберегла. Не смогла... - бросилась ему на грудь жена. - Увезли их куда-то, проклятые...
Кто знает, что творилось тогда в душе солдата? Только засучил он рукава и отстроил новый дом, краше прежнего. И еще дети пошли. Двум сыновьям дали имена пропавших. Снова раздавались в избе звонкие голоса Кольчи и Гришки. А одну из девчушек назвали именем бабушки - Мария.
Шли годы, росли дети. Но не утихало горе материнское, и надежда. Куда только не писала Антонина Игнатьевна, к кому только не обращалась. Но никаких следов. Порой отчаивалась, руки опускались, но вновь приходила надежда. И снова писала. По праздникам, когда за родительским столом собирались взрослые дети, разлетевшиеся по городам и весям, отводились места и для сыновей, исчезнувших без следа. Но так и пустовали эти места...
Судьбу Антонины Игнатьевны посторонний человек, наверное, назвал бы счастливой: семья ее жила дружно, в достатке. Дети и внуки никогда не забывали поздравить с праздником, с днем рождения. Но для матери самый дорогой и близкий ребенок - тот, кто в беде, кого нет рядом. Пропавшие сыновья для нее так и остались белобрысыми голубоглазыми мальчонками. И вот месяца через три после той передачи зашла как-то к Мишуре соседка, пенсионерка. Говорили о том, о сем. Антонина хвалилась фотографиями внучат. Вдруг соседка охнула:
- Совсем ведь забыла я, старая. Перед Новым годом у дочери была, в Гродно. Делать-то нечего в городской квартире. Так я целыми днями телевизор смотрела. И вот один раз передача была про Литву. Комбайнер там один выступал, говорил, что ищет родителей. Во время войны его вместе с бабкой вывезли в Германию, а одна литовская семья выпросила его у немцев и вырастила. И знаешь, подружка, очень он похож на Авраама. Только зовут его Валентин, а фамилия - Иванов.
Вновь тревожным ожиданием наполнилось сердце. Вдруг это Коля, он и малышом очень походил на отца. Но почему Валентин? Тут же написала Ольге и Владимиру, позвонила другим детям. Через телестудию узнала адрес Валентина, оттуда же ей прислали фотографию. И только глянула Антонина Игнатьевна, как сразу узнала. Коля! Вылитый отец! Только вот Авраам Николаевич не дожил до этого, умер за шесть лет до того, так и не найдя следы сыновей. А с телестудии позвонили тем временем Стаквилявичюсу, попросили осторожно подготовить Иванова к встрече с возможными родными. Но председатель «Кирсны» не стал осторожничать, поехал к Иванову и рассказал все как есть, добавив при этом:
- Уверен, твоя это мать. Сердце чует.
И тридцатого апреля Валентин уже ждал гостей. Правда, жене сказал, что приедут с телестудии журналисты. Как всегда в моменты ожидания время тянулось неимоверно долго. А гостей все не было. Чтобы как-то ускорить бег времени, он отправился в сарай, нашел там какую-то работу, быстро сделал ее и когда уже закрывал дверь сарая, услышал как подъехали две машины. Он боялся повернуться и нарочито долго возился с ключом, который вдруг перестал проворачиваться в замке.
- Коля… Сынок... - раздался за спиной шепот.
Не в силах больше сдерживаться, Валентин резко повернулся. И хотя вокруг было много людей, он увидел только сухонькую старушку, протягивающую к нему руки.
- Сынок... Коленька... - продолжала повторять она.
Мать узнала его даже со спины. А сравнение фотографий отца, братьев развеяли все сомнения. Точно, он, Николай. Вся Кирсна радовалась этой встрече. За праздничным столом Валентин сидел между обеими матерями. И обе были рады безмерно. Правда, у Изабеле нет-нет, да наворачивались на глаза слезы: что теперь будет? Поняв ее состояние, Валентин обнял ту и другую за плечи и сказал:
- Я очень счастливый сегодня. Две матери у меня. Одна родила, другая вырастила. Обе мне родные, обеих я люблю одинаково. И поклонился в пояс.
Антонина Игнатьевна приехала не одна. Были тут и дочери Ольга и Мария вместе с мужьями, Григорий. А всего у Валентина - Николая в тот день появилось сразу три сестры и четыре брата. А у Антонины Игнатьевны - и сын, и невестка, а к десяти внучатам прибавилось еще трое.
Но как же Николай стал Валентином? В тот день выяснилось и это. Маленький Кольча был очень дружен с Олей, вот и повторял постоянно «Воля», так по-белорусски звучит ее имя.
Несколько дней гостила мать у сына. А вскоре и он вместе с семьей поехал навестить родные места. Всем селом встречали его лешневцы, некоторые из которых помнили вихрастого белобрысого мальчугана. И там, на родине, стали проявляться у Иванова воспоминания. Вспомнил он и соседскую девочку Зину, с которой часто играл, спросил где она и не понял сначала, почему вокруг стало тихо. И кто-то тихо сказал:
- Сожгли ее гады, сожгли, как и еще 130 лешневцев...
А где-то через полмесяца Антонина Игнатьевна вновь приехала в Кирсну - провожать старшего внука в армию. И враз посуровел Валентинас - младший, когда за столом встала бабушка:
- Служи, Валя так, чтобы никогда войны не было. Сейчас и ты за нашу мирную жизнь в ответе.
Такая вот история, трагическая и вместе с тем счастливая. Пусть через сорок лег, но мать нашла сына, а сын встретил мать…
Как-то в те же восьмидесятые годы газетные дела привели меня в маленький литовский пограничный городок Кибартай. Покончив с ними, я ждал на вокзале дизель на Вильнюс. Проходивший мимо мужчина попросил спичек. Прикурив, он неожиданно сказал:
- Сколько горя видела эта станция. Немцы через нее к себе на каторгу везли...
Коробок в его руке с хрустом сломался.
- Вы тоже?... - я не успел договорить.
- Именно. В 41-м осенью из эшелона убежал...
… Пять лет было Володе, когда он попал вместе с другими в тот вагон эшелона смерти. На весь вагон - один взрослый - пленный раненый офицер. Всю дорогу он ребятишкам сказки рассказывал. Здесь в Кибартае, эшелон почему-то задержался на ночь. Тогда офицер подозвал одного из старших - двенадцатилетнего Сашка:
- Бери Володьку и просись у охраны выйти, чтоб, пока стоим, милостыню собирать. Думаю, немцы выпустят, они сейчас от побед захмелели, от чего ж не посмотреть как советские Христа ради просят. Выйдешь из вагона, дуй в городок. Постарайся Володьку приютить, слаб он очень, боюсь, помрет. Верю, помогут...
Так и получилось. Попали ребята к Алексасу Науекайтису. Пока он хлопотал вокруг малыша, старший куда-то исчез. В городке оставаться мальчонке было опасно. По соседству жил гитлеровский холуй, он сразу бы заметил незнакомого пацана. И тогда Алексас отвез Володю на хутор к своим друзьям Галинисам. Те без лишних разговоров приютили парнишку. Родными они для него стали, особенно десятилетний Виталиюс, звавший его братишкой. Из-за него однажды Володя чуть было не погиб. Завалившись на хутор с очередной облавой, фашисты, не найдя ничего подозрительного, собрались было уходить. Тут Виталиюс неожиданно спросил: «А где Володя?» Один из гитлеровцев сразу же насторожился: «Волёдя? Русский?» Станислава Галинене, дав сыну затрещину, спокойно ответила: «Это он братишку так зовет. Услышал от русских солдат, что до войны у нас стояли, вот и привязалось». И тут вошел в избу Володя. Она ласково позвала его: «Иди сюда, Ионялис».
С тех пор его иначе никто и не называл. А спустя много лет он сам записал в документах: Ионас Галинис.
- Приезжал вот могилам матери и отца поклониться, брата повидать, - продолжал Ионас. - Сам-то я в Лиде живу, строитель. Но каждый год в отпуск - сюда. Тянет в родные места.
Много лет пытался найти Ионас - Володя своих родителей. Но видно сгорели они в пламени тех сороковых. И родными стали для него Галинисы, что, рискуя жизнью, спасли парнишку. Литовская семья вырастила (судя по тем словам, что поначалу он говорил: «Нэ чую, нэ бачу...» ) белорусского парня наравне со своими детьми.
Кто знает, сколько ребятишек из немецких эшелонов смерти спасли литовские крестьяне пограничья. Нет такой статистики, да и быть не может. В то же время эвакуированные литовские дети стали родными и в Удмуртии, и в Кировской области, и в Узбекистане, всюду, куда забросила их война.
А закончить эту заметку я хочу рассказом об одной встрече как раз на узбекской земле. В годы войны эта республика стала вторым домом почти для двухсот тысяч осиротевших, бездомных ребятишек из западных районов страны. Весь Узбекистан делился тогда с детьми последней лепешкой, последней горстью риса. А сколько детей было взято на воспитание в семьи! Тогда в узбекских семьях появились светловолосые Кольки и Наташи, Ионасы и Регины, Олеси и Ганнуси...
«Ая» - мама. Это было первое узбекское слово, которое они выучили. И потом со всех концов Союза съезжались они сюда в отпуск, на каникулы, прилетали на веселые шумные семейные торжества и в скорбные дни те, кого усыновил и вырастил Узбекистан, их дети и внуки. Разные у них фамилии, а все - родня.
В восьмидесятые в Ташкенте, на площади, носившей символическое название - Дружба народов – неброско и скромно, без многометровых постаментов расположилась скульптурная композиция. Человек в тюбетейке с ребенком на руках... Женщина в узбекском платке... Вокруг них стайка ребятишек... Это был памятник ташкентскому кузнецу Шаахмеду Шамахмудову и его жене Бахри-апа, их гражданскому подвигу, о котором тогда знала вся страна. В годы войны они усыновили четырнадцать детей разных национальностей. Среди них был даже паренек- немец.
Я пришел на площадь вечером. Цвели ошеломляющие ташкентские розы. Устремлялись в не по-сентябрьски жаркое небо неуверенные молодые деревца. Чуть поодаль от памятника на скамейке сидела старушка в национальном наряде.
- Смотри, - толкнул меня в бок приятель, ташкентский журналист: - Тебе повезло. Сама Бахри-апа. Она живет неподалеку и по вечерам частенько приходит сода.
Ее муж не дожил до тех лет, дети разлетелись по городам и весям. И здесь, возле памятника, казалось старой матери, что вся ее семья снова в сборе, как было несколько лет назад...
И подумалось тогда мне, что этот, наверное, единственный в своем роде памятник поставлен не только в честь Шаахмеда и Бахри Шамахмудовых. Это памятник Матери и Отцу, всем тем людям щедрого сердца, кто в лихую годину воспитывали в тяжелейших условиях, а порой и рискуя жизнью, чужих детей. Впрочем, чужих ли...
Именно благодаря таким людям как Бурявичюсы, Галинисы, Шамахмудовы были спасены и стали настоящими людьми десятки тысяч мальчишек и девчонок, вырванных из родных гнезд костлявой рукой войны. И пусть вокруг были разруха и смерть, эти дети назло всем смертям росли и крепли, росло тогда будущее великой страны.
