Аркадий Соларев. Они были первыми
Бессчетное множество увенчанных звездами обелисков напоминает нам о минувшей войне. Памятники солдатской славы, бесстрашия, несгибаемой воли, они стоят на дорогах, площадях и лесных полянах. Одни поставлены давно товарищами, сразу после жаркого боя. Другие появились много лет спустя после 1945-го. Один из таких - в 12 километрах от литовского городка Таураге - памятник на месте первого и последнего боя 4-й заставы 106-го Таурагского пограничного отряда.
Восстановлены окопы, где насмерть стояли пограничники, погреб, где хранились боеприпасы. В центре мемориального комплекса - огромный гранитный валун с врезанной в него металлической плитой. На плите надпись: «На этом месте 22. У1. 1941 года героически боролись с фашистскими захватчиками воины 4-й заставы 106-го пограничного отряда Западного округа под командованием .лейтенанта Богуна А.А. и политрука Левина В. И. Вечная слава погибшим защитникам Родины».
Солдатам и офицерам в зеленых фуражках принадлежит особая роль в смертельной схватке с фашизмом. Всего 30 минут отводилось в расчетах гитлеровцев на подавление пограничных застав. Только полчаса. Около восьмисот застав противостояло врагу от Черного до Баренцева моря. Несмотря на огромное превосходство противника, они стойко оборонялись, порой по нескольку суток. 24 июня 1941 года газета «Правда» писала: «Как львы дрались советские пограничники... Они бились в рукопашную, и только через мертвые их тела мог враг продвинуться на пядь земли».
Отважно сражались заставы и на территории Литвы. В память о тех днях имена героев-пограничников Петра Радионова н Платона Кубова были присвоены двум заставам. А в 1981 году на земле республики встал мемориал и в честь бойцов 4-й заставы.
Как же удалось спустя почти сорок лет вырвать из забытья историю подвига ее бойцов?
В 1979 году журнал «Смена» опубликовал фотографию, которую прислала бывший военврач М. Ревякина из Ростова-на-Дону. В письме в редакцию она писала, что в последние дни войны, в мае сорок пятого года по пути в Магдебург она подобрала на дороге фотографию. Долго хранила ее у себя среди фронтовых реликвий, а теперь решила с ней расстаться... Фотография маленькая, любительская, с зубчиками по краям. Засняты двое: молодой боец с печатью смертной муки на лице и черноволосый лейтенант с простреленным виском. На обороте фотографии еле заметны следы карандашной надписи на немецком языке. По просьбе редакции их прочитали во Всесоюзном научно-исследовательском институте судебных экспертиз, и вот что выяснилось.
В первый лень войны некий фашистский унтер-офицер сфотографировал где-то на Западной границе начальника погранзаставы, которого он называет «комендантом из гвардии Сталина». Судя по надписи, «комендант» дрался с врагом до последнего патрона, а когда его окружили, пытаясь взять живым, предпочел смерть плену. Публикация в журнале называлась «Кто ты, товарищ лейтенант?» И случилось то, что должно было, что не могло не случиться!
Журнал со снимком попал на глаза человеку, который, кажется, остался единственным из людей, способных сразу, с первого взгляда опознать обоих - и лейтенанта, и лежащего за ним убитого бойца.
До той поры минчанин Николай Григорьевич Росляков молодежный журнал «Смена» не выписывал и не читал. Ему, Рослякову, шестьдесят лет. Несмотря на ранения, полученные в годы минувшей войны, чувствует себя крепким, на здоровье не жалуется. Да врачи вот придираются, заставили лечь в больницу для обследования. Сестра внесла в палату пачку свежих газет и журналов. Он потянулся за «Сменой», полистал... Через минуту испуганная сестра вызвала врача. Когда Росляков пришел в себя, то обещал лежать спокойно, попросил только чистой бумаги для письма. Через год, в мае 80-го, «Смена» опубликовала очерк «Лейтенант Богун возвращается в строй». В нем и говорилось, что бывший пулеметчик – пограничник Н. Росляков узнал на фотографии своего командира, начальника 4-й заставы 106-го Таурагского погранотряда Антона Богун и заместителя политрука Павла Ракова, описал первый и последний бой заставы 22 июня 1941 года. Зимой Росляков поехал в Таураге, пытаясь найти следы заставы. Но декабрь в том году выдался снежным, и найти он ничего не смог...
Антон Богун
Так уж получилось, что «Смена» с этой публикацией попала мне на глаза 21 июня 1980 года. По счастливой случайности я был тогда в командировке в Таураге. И первая же мысль, которая мелькнула после прочтения была: «Не может быть, чтобы таурагские лесники, отменные знатоки своего дела не знали места расположения погранзастав, которых в 41-м в этом краю было немало - край-то тогда был приграничным?» И вместе с корреспондентом районного радиовещания Александром Морозовым, который тоже очень заинтересовался этой историей, идем в леспромхоэ. И точно: известно место, где была четвертая застава. Александр, хорошо знающий окрестности, тут же разобрался по карте, где она стояла. Мы собрались было поехать на место, но Морозов вдруг остановился: - Слушай, сегодня же 21 июня. Завтра - 39-я годовщина начала войны. Давай пойдем туда на рассвете. Дорогу я найду.
На том и порешили. И вот уже мы в двенадцати километрах от города, на том месте, где в 41-м стояла деревушка Шилине, в двух домах которой расположились тогда пограничники.
В лесу светает медленно. Мрак еще клубится возле каждого бугорка. Вчера небо долго синело поздними сумерками, а сейчас, спустя три часа пополуночи, засветилось белыми хлопьями облачков. До восхода солнца еще больше часа, но кажется, что вокруг светлеет. Хотя, может быть, просто глаза привыкают к полумраку, начинают различать красноватые стволы сосен, маленькие группки белых березок в хороводе молоденьких елей на опушке. Вот и лесные пичуги, почувствовав скорый приход солнца, уже пробуют голоса. Где-то за перелеском послышался голос кукушки - лесной вещуньи. Машинально считаем. Сколько же лет она наобещает нам? Один, два, три,.. Сбиваемся со счета, а издалека по-прежнему доносится морзянка кукушки...
Прошло еще полчаса. На часах - 4.00. Вокруг ничего не меняется, тихо шелестит листва, потрескивают где-то сучья под тяжелой поступью кабана. Обычное мирное утро... А тридцать девять лет назад здесь, возле деревни Шилине в 4.00 предрассветная тишина раскололась от грохота орудий. Над головами пограничников 4-й заставы 106-го погранотряда с воем пронеслись первые снаряды, выпущенные гитлеровскими батареями.
Закончилась самая короткая ночь в году... Уже взошло солнце, и теперь хорошо видны остатки фундаментов всех трех здании заставы, груды битых, обгорелых кирпичей. А вокруг тянутся длинные ленты обвалившихся окопов. Земля быстро залечивает свои раны. Я подхожу к одному из них, на правом фланге. Желтый песок, кажется, надежно укрыл все следы жаркого боя. Но стоило лишь копнуть его подобранной тут же палкой, как показался кусок проржавевшего металла. Потянув за него, я вытащил диск от ручного пулемета Дегтярева. Он пустой, В образовавшемся углублении видны гильзы от пистолета и винтовки. Застава дралась до последнего патрона...
Прямо из Таураге с пулеметным диском в портфеле я отправился в Минск, где Росляков работал тогда генеральным директором производственного объединения «Минскпивпром». Позвонил ему с вокзала, представился и сказал: «Только вчера я был на 4-й заставе...». Уверенный, я бы даже сказал, жесткий голос Николая Григорьевича дрогнул: «Где вы? Немедленно высылаю машину».
В громадном кабинете генерального я первым делом достал из портфеля диск и положил его на стол: «Это оттуда...»
Росляков схватил его и неожиданно поцеловал: «Эх, ребятки, ребятки...» Несколько минут стояло молчание. Потом он сказал: - Ты извини. Как взглянул, так словно в сердце ударило. Мужик-то я, в общем, крутого замеса, вологодский. За войну горя повидал, нахлебался им досыта. Думал, повышибло из меня влагу. А тут глаза застит... И будто стоят передо мной хлопцы с нашей заставы. Как живые...
Пережил он на своем веку немало. После боя на заставе, пробираясь на восток, был снова ранен и попал в плен. Из лагеря в Магдебурге бежал. Чудом прошел пол-Германии, Польшу. В Белоруссии стал партизаном, здесь, в тылу у врага, в сорок втором году вступил в партию. Прошел путь от рядового партизана до начальника разведки бригады. Участвовал в шестнадцати открытых боях с фашистами, пустил под откос три эшелона с боевой техникой и живой силой противника. Награжден орденами Красного Знамени и Красной Звезды, медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги». В июле 1944 года сразу же после соединения партизан с частями Красной Армии был отозван в распоряжение ЦК КП(б) Белоруссии, направлен на советскую работу. После войны окончил Высшую партийную школу, Институт народного хозяйства, долго работал председателем райисполкома. Контуженный, обожженный, трижды раненный, дравшийся и штыком, и голыми кулаками, он остался жив всем смертям назло. Но сейчас глаза его влажно блестят, дрожат губы.
Тот долгий рассказ по сей день хранится сейчас у меня, записанный на магнитофонную пленку.
Призванный в погранвойска по комсомольскому набору, Росляков принимал участие в освобождении Западной Белоруссии, а в 1940 году был переведен в погранотряд, штаб которого стоял в Таураге, недалеко от границы с Восточной Пруссией. Сначала служил при штабе, потом его отправили на четвертую заставу.
Росляков вспоминает, что Богун был строгий командир, требовательный, не терпел ни малейшего беспорядка. Умел расположить к себе бойцов. Его на заставе любили, был всегда подтянутый, аккуратный, форма на нем сидела как влитая. Обожал лошадей, верховую езду, носил всегда шпоры. Незадолго до войны привез на заставу молодую жену и годовалого ребеночка. В ночь на 22 июня на заставе прозвучал сигнал боевой тревоги. Лейтенант Богун сообщил перед строем, что в ближайшие часы возможно нападение фашистов.
Рассвет пограничники встретили в окопах. Ровно в 4.00 по заставе дважды выстрелили из орудия. Из леса по всей ширине фронта против заставы выдвинулись цепи пехоты. Фашисты шли не пригибаясь, как на учениях, с автоматами, в касках, с закатанными выше локтя рукавами мундиров. По окопам передали команду Богуна: «Не стрелять! Подпустим ближе!» И вот когда цепи подошли уже метров на сто, раздалось: «Огонь!» Несколько раз подымались в атаку немцы и всякий раз, оставляя убитых и раненых, откатывались в лес под плотным ружейно-пулеметным огнем пограничников.
От шоссе к надолбам подошли три немецких танка, открыли огонь из пушек и пулеметов. По команде Богуна к танкам, заходя с тыла, поползли со связками гранат трое пограничников. Среди них был общий любимец заставы, самый молодой боец Ваня Клочков. Пограничники скрылись в некошенной траве, и через некоторое время раздались взрывы. Два танка вспыхнули факелами, а третий, окутанный черным дымом, стал уползать. Пограничники не вернулись, остался лежать у надолба и Клочков. Застава все время находилась под огнем орудий и минометов. Уже были потери, убитые и раненые. Одним из первых на левом фланге погиб политрук Левин.
Налетели фашистские самолеты, сбросили бомбы. В атаку опять поднялась немецкая пехота. У пограничников кончились патроны, и горел дом, в подвале которого хранились боеприпасы. Богун послал за ними Рослякова и еще двух бойцов. В дыму, сквозь пламя им удалось вытащить несколько ящиков с патронами и гранатами. Они катались по земле, гася горящие гимнастерки, и едва успели спрыгнуть в окоп, как погреб с боеприпасами взлетел на воздух.
«Несмотря на наш огонь, неся потери, немцы спиливали деревья, делая в лесу проходы для танков. Прямо на окопы двинулись две бронированные громады с открытыми люками, из которых нас стали забрасывать гранатами, И тут я увидел такое, о чем не забуду до конца своих дней. На правом фланге немецкие танки прорвались к нам в тыл, к горящим зданиям заставы. Немцы захватили выбежавшую жену Богуна с ребенком, повели, подталкивая автоматами. Ребенок был, по-видимому, ранен; на белой рубашонке ярко алело пятно. Богун стоял от меня в окопе метрах в двадцати, стоял с пистолетом. Он все это видел, и лицо его, залитое кровью, было страшным...
Раздался взрыв. Меня засыпало землей. Сколько пролежал без сознания, не знаю. Только когда очнулся, все было тихо. На опушке у леса кто-то стонал, вдали невнятно слышалась немецкая речь. Я был сильно контужен, все из нутра выворачивало, да еще пуля попала в ногу, к счастью, кость не задело. Мне удалось уползти в лес. Я отлежался и двинулся на восток… С тех пор за все эти годы я никого с четвертой заставы не встречал, ни живых, ни мертвых, пока не увидел в журнале фотографию Богуна и Паши».
Так рассказывал Росляков об этом первом и последнем бое своей заставы. Неприкрытая ни кирпичными стенами, ни железобетоном, в простых окопах, с винтовками и пулеметами против танков, самолетов и орудий, она дралась несколько часов, и почти вся осталась лежать на той лесной поляне. Но в те минуты и часы, пока шел бой на границе, в Таураге успела развернуть свои части 125-я стрелковая дивизия. Ее атаковали три танковые и две пехотные дивизии врага.
Особенно упорными были сражения на берегу реки Юра, мост через которую саперы смогли взорвать ценой своей жизни. Отступая с боями, прорываясь из окружения, 125-я дивизия потеряла две трети состава, но знамя сохранила и стойко держала затем оборону у стен Ленинграда. А когда пробил час, вместе со всей армией 125-я дивизия пошла в наступление.
И теперь, когда мы обращаемся мысленно к тем тяжким дням и ночам, из которых составилась Великая Отечественная война, мы знаем, что путь к победе начинался отсюда, с пограничных застав, с этих первых рубежей нашей обороны, где впервые сбилась с ритма, забуксовала фашистская военная машина и где земля на три метра вглубь пропитана кровью бойцов в зеленых фуражках и молодых командиров с кубарями в петлицах.
Долгие поиски, запросы в архивы помогли узнать биографию лейтенанта Богуна. Антон Богун не был кадровым военным. Он был из первого поколения советских людей, взрослевших после Октябрьской революции. Они люто ненавидели фашизм и старательно изучали военное дело, готовясь к защите рабоче-крестьянского государства. Слова по-испански: «Но пасаран!» не нуждались в переводе.
Родился Богун в августе 1912 года в старинном селе Протопоповка на Кировоградчине. В годы гражданской воины Антон и две его сестры остались круглыми сиротами. Жили трудно, но жили. Антон был подпаском, ходил в рваном кожушке с неизменной книжкой за пазухой. Тянулся к знаниям, окончил семилетку, потом рабфак и Кременчугский учительский институт. Направили его на работу в Ворошиловград, но перед этим отслужил год в армии. В Ворошиловграде преподавал в средней школе № 16, окончил заочно педагогический институт, женился на Антонине Киященко.
Антонина и Антон Богуны
Антон и Антонина... Всего два года отвела им судьба на любовь. И жизнь, прожитая ими вместе, похожа на песню, пропетую чистыми и сильными голосами. Не испугавшись, Антонина с ребенком поехала к нему на заставу, в глухой приграничный лес. В личном деле Богуна сохранилась запись: «Объявлена благодарность за участие в задержании вооруженного нарушителя». Можно представить, что чувствовала, что пережила она в эти дни и ночи, когда начальник заставы уходил на границу, когда оттуда, из леса, доносились выстрелы. Они назвали своего сына Валерием, в честь летчика Чкалова. Они хотели, чтобы он вырос таким же смелым и сильным. И они не знали, что ровно через год сами проявят высочайшие образцы силы духа и верности долгу.
Сведений о судьбе семьи Богуна в архивах не было. Только краткая запись в личном деле лейтенанта: «Пропал без вести». На бывшей границе и сегодня вам расскажут немало поразительных историй о том, как самым причудливым образом складывались судьбы людей, как в крестьянских избах, в польских и литовских семьях спасали малолетних детей павших пограничников. И думалось: может быть, каким-то чудом остался в живых хотя бы сын лейтенанта? Живет где-нибудь этакий смуглый мужчина лет сорока, черноволосый, как отец, с темными, как у матери, глазами и не ведает, откуда он родом, кто его родители, как появилась на теле огненная отметина, шрам от старой раны.
Подлинная жизнь и на этот раз оказалась гораздо интересней и богаче любой выдумки. Уже потом, когда в канун 36-й годовщины Победы в Таураге торжественно открывали мемориал в честь 4-й заставы, я узнал, что Валерий Богун еще в 1979 году держал в руках «Смену» с очерком о неизвестном лейтенанте, видел снимок, где лежит oн с простреленным виском, но читать не стал. Не смог. Отдал журнал жене: «Посмотри, как похож этот лейтенант на фотографии отца».
А спустя год - и надо же случиться такому совпадению! - ровно в сорок лет, в день рождения, пришел к нему на службу дед, Варфоломей Федорович Киященко. Приткнулся к плечу внука седенькой головой, заплакал: «Дожили до светлых дней. Стучится к нам правда о твоем отце. Ищут его». И протянул областную газету с обращением юных следопытов Дома пионеров, которые просили откликнуться всех, кто мог поведать что-нибудь о судьбе бывшего педагога Антона Антоновича Богуна и его близких. Осталась в живых и мать Валерия, Антонина Варфоломеевна.
Передо мной, комкая кружевной платок, сидит пожилая полная женщина. Она напряжена, взволнована, часто подносит платок к глазам. Ведь вспоминает Антонина Варфоломеевна ту, немыслимо далекую пору, когда ей было всего двадцать лег. Когда худенькая, глазастая, с годовалым первенцем на руках поселилась она в крестьянской избе в нескольких сотнях метров от границы.
- Нас две семьи жили на заставе. Была еще жена политрука Левина Раиса. Жили в постоянной тревоге. Со дня на день ожидали вооруженного нападения. Приехал начальник пограногряда, говорит: «Вы бы, девчата, повесили у себя на окнах тюлевые занавесочки. Пусть знают немцы, что мы на их провокации не поддаемся, не эвакуируем семьи комсостава. А если что начнется, дежурная полуторка вас с ребятней мигом увезет». (Утром, когда началась война, эту полуторку немцы подожгли первым же снарядом- А.С.). Антон Антонович все дни и ночи пропадал на границе. Почернел весь, но держался внешне спокойно. А тут, примерно за неделю до начала войны, пришел вечером со службы и говорит: «Давай, Тоша, заранее попрощаемся».
Он меня Тошей звал, по школьной привычке. У нас в школе он преподавал историю. Строгий был, его все девочки и мальчишки в классе боялись. Только после десятилетки, когда сдала я все экзамены, он признался, что любит меня и сделал предложение. А до этого даже вида не показывал, с меня спрашивал, пожалуй, больше, чем с других... Вот приходит он я говорит: «Давай, Тоша, попрощаемся. Считай, что ты уже вдова». А глаза у самого такие печальные.
Я заплакала, обняла его. Может, говорю, обойдется все. Отобьемся. А он: «Ты сама видишь, какая черная хмара заходит с той стороны. Вряд ли мы долго продержимся в своих окопах. Но ты знай - живым я отсюда не уйду. Так что прости заранее, если в чем виноват перед тобой. Береги себя, детей сохрани». Я тогда в положении была, ждала второго ребенка. С того вечера вся извелась, почти не спала. Но вот пограничники - тех прямо сон морил.
Чуть освободится боец от наряда, смотришь - уже прилег на траве и спит. Словно их тянула к себе земля... А накануне воины, вечером, собрались все вместе и запели. Как они пели! Боже, как они пели!.. Все песни, какие знали, и «Широка страна моя родная», и про Катюшу, и «Распрягайте, хлопцы, коней»... Их голоса я слышу до сих пор.
В ночь перед нападением, около 12 часов, Богуна срочно вызвал дежурный. Была нарушена телефонная связь с отрядом. Больше мужа она не видела. Когда начался артобстрел, она с ребенком спряталась в погребе. Там они и сидели, зарывшись в картошку пока выстрелами из пушки немецкого танка все не разворотило вокруг. Как выбрались наружу, не помнит. Еe с ребенком вели через поле к шоссе вместе с двумя ранеными пограничниками. Они истекали кровью, а конвоиры ударами прикладов в спину заставляли их падать на колени перед трупом каждого немецкого солдата. Просите, мол, прощения. Антонину поместили в бараке за колючей проволокой, рядом с гетто, откуда по ночам уводили людей на расстрел. Потом всех женщин из барака стали под конвоем отправлять на разгрузку вагонов на станции, а из нее какая работница? Ее и отпустили на все четыре стороны.
В ноябре она родила дочь. В честь матери, с которой и не чаяла свидеться, назвала дочь Зинаидой. О том, что Богун погиб, она знала. Лесники еще в июне сказали ей, что на месте боя в двух окопах зарыли тела начальника заставы, политрука и около шестидесяти бойцов. (Когда осенью 80-го красные следопыты города под руководством бывшего фронтовика Василия Ивановича Редина вели раскопки в окопах четвертой заставы, они сфотографировали найденные останки пограничников. Черепа были расколоты: гитлеровцы выстрелами в голову добивали тяжелораненых –А.С.).
Оказалась в плену и жена политрука заставы Левина Раиса. Жизнь ее с Василием была короткой, как вспышка молния, всего-то два месяца побыла замужем. Он был старше ее, ласковый, светловолосый. Когда уходил на дежурство, то обычно стучал тихонько в окно. Спи, мол, спокойно, родная, я здесь, недалеко. В ночь на 22 июня он дежурил по заставе, а когда с вечера поцеловал, уходя на дежурство, это был, оказывается, его прощальный поцелуй. В лагере Раиса родила дочку. Как только она выжила в этом аду больная, полумертвая от голода, без теплых вещей! Отступая, немцы увезли жен советских командиров в Германию. На долю двадцатилетних вдов в годы оккупации выпали суровые испытания. Но сквозь все прошла жена политрука Левина, ничем не запятнала свое доброе имя. Сейчас Раиса Захаровна живет в Калуге, ее дочь Галина Грабец замужем, окончила техникум, работает фармацевтом в Калининграде. Раиса Захаровна рассказала, что Василий Иванович Левин родился в 1916 году в деревне Паршино Владимирской области. В 1937 году призван в погранвойска, окончил курсы политработников при Ново-Петергофском училище. С июня 1940 года ~ политрук четвертой заставы.
В конце войны в Германии очутилась с детьми и Антонина Богун. И то ли выручили молодость и безукоризненное знание немецкого языка, то ли просто на роду у нее было так написано, только глубокой осенью сорок пятого года, когда в Ворошиловграде уже перестали ждать, она с рюкзаком за плечами, неся на руках своих малолеток, измученных дальней дорогой и липучими детскими болезнями, прямо с вокзала пришла в родительский дом. Давно стали взрослыми дети Богуна, Валерий и Зинаида, инженер и воспитательница детского сада, выросли в преклонении перед памятью об отце. У них хорошие семьи, первыми у обоих родились сыновья, оба в честь деда названы Антонами. И уже растет у Валерия тезка - правнук лейтенанта, крепенький черноглазый хлопчик. Знак высшей справедливости видится в том, что живет на земле и будет жить в грядущем веке Антон Антонович Богун, полный тезка своего прадеда, отдавшего жизнь за свободу нашей земли...
В розысках, связанных с Иваном Клочковым, помогла путеводная ниточка. Рассказывая о самом молодом бойце на заставе, о его подвиге, Росляков припомнил, что был он родом откуда-то из-под Иванова, что был у него старший брат, политрук, которым он очень гордился. В поиски включились ивановская областная газета «Рабочий край», обратившись к читателям с вопросом: «Кто знал Ивана Клочкова?» Среди поступивших откликов привлекло внимание письмо пенсионера В. И. Малышева. Он писал, что до войны знал одного Клочкова, только родом тот был из-под Владимира, из деревни Каменец, а тогда, как известно. Владимирский район входил в состав Ивановской области. Не тот ли это человек, которого ищут? Оказалось, тот самый. Но из большой крестьянской семьи Клочковых никого не осталось в живых, умерли мать с отцом, две сестры, младший брат. Когда родители были живы, они искали Ивана. Ответ приходил один и тот же: «Числится пропавшим без вести». Двоюродные сестры сообщили, что Иван успел прислать со службы из города Таураге лишь одно письмо, говорили о нем с одобрением: «Умственный был, грамотей». А старший брат Ивана, Федор Степанович, 1915 года рождения, погиб в боях у озера Хасан. Не его ли пример, не его ли образ увлекли Ивана, когда он кинулся с гранатами под немецкий танк? Сложили свои головы братья Клочковы, защищая Родину на крайних ее рубежах, в Прибалтике и на Дальнем Востоке.
В архиве сохранился именной список личного состава четвертой заставы по состоянию на 21 июня 1941 года. В нем 61 фамилия - русские, украинцы, белорусы, татары, один чуваш. Приведены все данные, кроме одного,- не указано место рождения. А не зная этого, практически невозможно найти родных и близко этих людей, сказать что-либо определенное об их судьбе. Но, рассказывая в газете «Труд» о подвиге четвертой заставы, я все же назвал некоторые фамилии из этого списка. И благодаря атому стали известны биографии еще трех пограничников, и, в первую очередь, замполитрука Павла Павловича Ракова, того самого, что на фотографии лежит рядом с Богуном.
Отозвались родные сестры Ракова - А.П.Комягина из Армавира и Т.П. Шабурова из Москвы. О младшем брате Павле у них не было известно сорок лет, а старший брат И.П.Раков погиб в боях за Берлин, не дожив до победы четыре дня. Сестры съездили в Таураге, привезли туда с собой горсть земли, взятой с могилы матери, Аграфены Романовны, которая до последнего дня все ждала вестей о своем младшем сыне. Павел Павлович Раков родился в деревне Богаево Гжатского района Смоленской области, до призыва в погранвойска в I938 году жил в Москве, работал слесарем-наладчиком на игольно-платиновом заводе имени КИМ.
Н. Копылова из Василъковского района Киевской области пишет о своем брате Василии Стояне: «Много лет мы пытались что-нибудь узнать о судьбе брата, - говорится в письме, - но на все запросы приходил стандартный ответ: «Пропал без вести 22 июня 1941 года». И только сейчас узнали, что он сражался и погиб на четвертой заставе. Конечно, горько сознавать, что теперь исчезла последняя надежда, но я горда тем, что мой брат сражался геройски, и только смерть выбила из его рук оружие. Родился Василий в 1919 году в селе Соливонки Гребинковского района Киевской области. Здесь же окончил семилетку и продолжил учебу на курсах бухгалтеров.
После их окончания работал старшим бухгалтером в колхозе имени 1 Мая. Через некоторое время его как активного комсомольца рекомендовали на работу в райком партии. Там он проработал делопроизводителем до самого призыва в Красную Армию осенью 1939 года. Сначала служил в Белоруссии, затем его перевели в Литву. Последнее письмо от брата пришло уже после начала войны. А написано оно было 19 июня». П.Шпорт из Харькова рассказывает еще об одном бойце четвертой заставы - Игоре Михайловиче Шпорте, своем троюродном брате. Родился он в 1921 году, до призыва в армию работал в одном из колхозов Шевченковского района Харьковской области. В 1940 году 19-летний Игорь Шпорт был призван в Красную Армию. С первого дня войны о нем не было никаких известий.
Но они возвращаются! Они возвращаются из обвалившихся блиндажей, разрытых случайно бульдозером, из кабин самолетов, поднятых со дна озер. Обгоревшая страничка комсомольского билета, искореженный в огне орден, записка в пластмассовом футлярчике, найденном среди истлевших останков, возвращают с войны солдат, и каждый из них под своим именем занимает место в строю бессмертных.
Не должно быть солдат, пропавших без вести. У каждого была своя участь, своя судьба, вот только вести о них идут долго, приходят иногда через десятки лет... Но поиск еще не окончен. И мы верим; что не завершится он до той поры, пока с кровавых полей не придет последний солдат!
...Памятник в бывшем приграничном лесу открывали в канун 36-й годовщины Великой Победы. Когда устанавливали многотонную глыбу гранита, нашли на редкость хорошо сохранившуюся резиновую печать четвертой заставы. Будто сама земля подала голос: не сомневайтесь, они здесь лежат...
Среди собравшихся ветераны войны, руководители партийных, советских органов района, предприятий и хозяйств, представители общественности, воины Н-ской заставы Краснознаменного Прибалтийского пограничного округа, пионеры. Среди почетных гостей – Николай Росляков, жена начальника заставы - Антонина, его дети Валерий и Зинаида. Все они спустя сорок лет впервые на этом священном месте. И хотя прошло столько времени, Николай Григорьевич и Антонина Варфоломеевна сразу узнали его.
Богуны у памятника 4 заставе. С цветами дочь, слева вдова, рядом сын
Звучат фанфары: «Слушайте все!». Первый секретарь Таурагского райкома Компартии Литвы Юозас Имбрасас разрезает ленточку. С огромного двадцатичетырехтонного валуна медленно спадает голубое покрывало, открывая врезанную в гранит металлическую плиту с надписью: «На этом месте 22.V1.41 героически боролись о фашистскими захватчиками воины 4-й заставы 106-го Таурагского погранотряда под командованием лейтенанта Богуна А.А. и политрука Левина В.И. Вечная слава погибшим защитникам Родины».
Девушки в национальных костюмах возложили к подножию камня цветочную гирлянду славы. А потом ударил залп. Трижды солдаты в зеленых фуражках рвали тишину очередями из автоматов, и снова, спустя сорок лет, пахнуло порохом на этой лесной поляне с обвалившимися окопами и россыпями винтовочных малахитово позеленевших гильз в траве.
